«Между строк» — подкаст о русской поэзии. Один выпуск — одно великое стихотворение. Поэт, критик и редактор проекта «Полка» Лев Оборин приглашает в студию интересных собеседников — филологов, поэтов, преподавателей, — чтобы поговорить о классических и современных текстах, без которых нельзя себе представить русскую поэзию.
В новом выпуске «Между строк» Лев Оборин обсуждает с литературоведом Ильёй Кукулиным «Человеческий манифест» Юрия Галанскова — бунтарскую поэму, ставшую гимном поэтических чтений у памятника Маяковскому в 1960 году. Кем был Галансков — поэт и диссидент, погибший в лагере? Как революционные призывы в его поэме сочетаются с его политической
В новом выпуске «Между строк» Лев Оборин обсуждает с литературоведом Ильёй Кукулиным «Человеческий манифест» Юрия Галанскова — бунтарскую поэму, ставшую гимном поэтических чтений у памятника Маяковскому в 1960 году. Кем был Галансков — поэт и диссидент, погибший в лагере? Как революционные призывы в его поэме сочетаются с его политической пацифистской программой? Чем были в то время чтения у памятника Маяковскому — и как поэтика Маяковского сказывается в «Человеческом манифесте»?
Над выпуском работали:
Ведущий — Лев Оборин Монтаж — Кирилл Кулаков, «Подкастерская» Музыка — Сергей Дмитриев Дизайн — Светлана Цепкало
Юрия Галанскова «Человеческий манифест»
1
Все чаще и чаще в ночной тиши вдруг начинаю рыдать. Ведь даже крупицу богатств души уже невозможно отдать. Никому не нужно: в поисках Идиота так намотаешься за день! А люди идут, отработав, туда, где деньги и бляди. И пусть. Сквозь людскую лавину я пройду, непохожий, один, как будто кусок рубина, сверкающий между льдин. Не-бо! Хочу сиять я; ночью мне разреши
на бархате черного платья рассыпать алмазы души.
2
Министрам, вождям и газетам — не верьте! Вставайте, лежащие ниц! Видите, шарики атомной смерти у мира в могилах глазниц. Вставайте! Вставайте! Вставайте! О, алая кровь бунтарства! Идите и доломайте гнилую тюрьму государства! Идите по трупам пугливых тащить для голодных людей черные бомбы, как сливы, на блюдища площадей.
3
Где они — те, кто нужны, чтобы горло пушек зажать, чтобы вырезать язвы войны священным ножом мятежа. Где они? Где они? Где они? Или их вовсе нет? — Вон у станков их тени прикованы горстью монет.
4
Человек исчез. Ничтожный, как муха, он еле шевелится в строчках книг. Выйду на площадь и городу в ухо втисну отчаянья крик! А потом, пистолет достав, прижму его крепко к виску... Не дам никому растоптать души белоснежный лоскут. Люди! уйдите, не надо... Бросьте меня утешать.
Все равно среди вашего ада мне уже нечем дышать! Приветствуйте Подлость и Голод! А я, поваленный наземь, плюю в ваш железный город, набитый деньгами и грязью.
5
Небо! Не знаю, что делаю... Мне бы карающий нож! Видишь, как кто-то на белое выплеснул черную ложь. Видишь, как вечера тьма жует окровавленный стяг... И жизнь страшна, как тюрьма, воздвигнутая на костях! Падаю! Падаю! Падаю! Вам оставляю лысеть. Не стану питаться падалью — как все. Не стану кишкам на потребу плоды на могилах срезать. Не нужно мне вашего хлеба, замешанного на слезах. И падаю, и взлетаю в полубреду, в полусне. И чувствую, как расцветает человеческое во мне.
6
Привыкли видеть, расхаживая вдоль улиц в свободный час, лица, жизнью изгаженные, такие же, как и у вас. И вдруг, — словно грома раскаты и словно явление Миру Христа, восстала растоптанная и распятая человеческая красота! Это — я, призывающий к правде и бунту,
не желающий больше служить, рву ваши черные путы, сотканные из лжи! Это — я, законом закованный, кричу Человеческий манифест, — И пусть мне ворон выклевывает на мраморе тела крест.